Бумага и Сталь (англ. Paper and Steel) — небольшой рассказ, написанный Джоанной Берри и повествующий о событиях, предшествующих игре "Dragon Age: Инквизиция".
Персонажи
Уистен
Текст
Его клинок ударил по щиту шевалье под неправильным углом и сломался. Выругавшись, Самсон пригнулся от просвистевшего над головой меча, затем повернул плечо и со всей силой атаковал.
Удар заставил противника Самсона пошатнуться, но сделанная орлейцами броня — блестящая, как фальшивая улыбка, с декоративным тиснением из стальных роз — приняла на себя его большую часть. Шевалье устоял на ногах, позволяя Самсону растрачивать силу. Столкнувшись со своим противником лицом к лицу, Самсон уставился на его сытые аристократические черты. Усы были покрыты воском, а кожа напудрена, так что вонь и пот битвы не могли потревожить его чувствительный нос.
Шевалье, будучи моложе и сильнее, начал теснить Самсона. Как только его нога скользнула в грязи, Самсон поднял сломанную рукоять своего двуручного меча и вонзил в бок человека, — туда, где стыки причудливого нагрудника не совсем сходились. Шевалье захрипел, уронил меч и схватил Самсона за руку, будто тонул. Самсон легко достал рукоять и воткнул её в горло шевалье. Кровь полилась, окрашивая стальные розы в красный.
Как только шевалье рухнул, Самсон повернулся с окровавленной рукоятью в руке, осматривая поле боя взглядом генерала. В привольных угодьях близ Монфора укрыться было особо негде, рядом был лес, но туда добраться они не успели.
- «Мои храмовники. Они в порядке?»
Внезапно сквозь усталость и путаницу боя всплыло воспоминание: он подумал о бумажной птичке с расправленными крыльями, брошенной в грязь и растоптанной.
Самсон моргнул, чтобы очистить голову.
Его храмовники были здесь, в полном порядке. Сюзанна пронзила оруженосца шевалье одноручным мечом с тем же выражением лица, с которым вдевала нитку в иглу. Недалеко молодой светловолосый Уистен умело сдерживал серобородого шевалье. Прежде чем Самсон успел помочь, меч Уистена сверкнул и отрубил руку шевалье, одетую в стальную перчатку, а затем нанёс смертельный удар.
Где-то поблизости крики превратились в бульканье, и наступила тишина. Всё кончилось.
Отдышавшись, Самсон снял шлем. Он не был нарядным и напудренным: от пота его тёмно-коричневые волосы прилипли к голове, на лице — грубая щетина. Старая броня, которую он носил как кот шкуру, была побита и порезана, без каких-либо намёков на розы. Но он и его храмовники были живы, в то время как напыщенные шевалье — командиры дозора, на который они наткнулись в дороге — валялись мёртвыми у их ног.
Самсон посмотрел на разбитую рукоять в руке и вздохнул.
- «Мор их подери, это была отличная киркволлская сталь», — прошептал он.
Ну, может Мэддокс что-нибудь с этим сделает.
Подняв сломанное лезвие меча — и перешагнув через безвкусный орлейский двуручный меч в траве, — Самсон свистнул. Его солдаты собрались сразу, с совершенной дисциплиной, как храмовники Церкви, которыми они когда-то были. Но теперь их верность не была прикована к проклятой Песне с помощью насильно вливаемого в глотки лириума. Молодые рекруты и ветераны, мужчины и женщины, — все они объединились, преследуя высшую цель, и она была получше, чем диктовал никем не виденный Создатель.
Но их объединяло и что-то ещё. Лучше всего это было видно, когда они вот так собирались после боя. У каждого был странный красноватый отсвет в глазах, выдающий источник их силы.
- — Проклятые шевалье, — сказал Самсон, проверяя раненых. — И ведь не живут так долго, чтоб успеть преподать им урок.
Его храмовники усмехнулись, а сам он подошёл к Уистену, который опирался на меч и тяжело дышал. Следов крови не было.
- — По рёбрам он тебя достал, Уистен?
- — Нет, я просто... — Уистен выпрямился. — Я буду в порядке, сер. Просто немного вымотался. Я могу идти.
Самсон посмотрел на него.
- «Они все так говорят, когда это начинается, — прошептал предательский голос в его голове. — Они не хотят подвести тебя».
- — Хорошо, тогда старайся не отставать, — сказал ему Самсон. — Хватайте вещи и идём обратно.
Ему внезапно захотелось пить, и отнюдь не воду.
Лагерь находился в отдалённой лесной роще на холмах выше Монфора, где восточный ветер приносил солёный, торфяной запах с болот Нахашин. Скоро им придётся идти в цитадель Теринфаль, но прямо сейчас они были в безопасности.
Самсон переговорил с охранниками и завёл свой отряд внутрь, смыл пот и начал обход. Лагерь был разбит на большой поляне со свежими пнями тут и там. Палатки окружали центральные костры, где с готовящихся кроликов и свиной корейки жир капал прямо в огонь. Каждый солдат уважительно приветствовал Самсона: кто-то носил доспехи и припасы, другие точили оружие, третьи готовили или тренировались.
На небольшом возвышении над лагерем, из единственной палатки доносились удары молота — настойчивые, как вода, точащая камень. Мэддокс был неутомим.
Казалось, что это обычный военный лагерь. Но Самсон прошёл мимо стройной женщины, которая несла на плечах несколько центнеров доспехов, даже не вспотев. А мужчина, порезавший палец о только что заточенный кинжал, — не дёрнулся.
- «Они не знают страха, — с гордостью думал Самсон, кивая каждому и замечая красноватое мерцание их глаз. — Церковь и не догадывалась, что имела».
Он прошёл мимо палатки, охраняемой двумя его самыми лучшими и доверенными солдатами, вооружёнными до зубов и смотрящими строго вперёд. Самсон заметил идущее из неё слабое красное свечение, услышал звук наливающейся жидкости и спокойный, обнадёживающий голос.
Эта краснота была источником силы его храмовников. Шевалье видели их мощь и называли монстрами, даже не считая людьми. Новый день, та же хрень. Самсон слышал подобное и об обычных выгоревших храмовниках. Или о людях вроде Мэддокса. Или о магах. Всё из-за того, что Церковь продолжала селить страх в головы людей.
Но все ошибки Церкви рано или поздно выйдут ей боком.
Завершив обход, Самсон заметил знакомую фигуру, ютившуюся у одного из костров. Уистен сидел на бревне, завернувшись в одеяло, и дрожал, несмотря на жар вокруг. Самсон нахмурился и схватил за руку проходящего мимо часового, а потом указал на Уистена.
- — Видишь того парня? Проследи, чтобы он поел. Если откажется — заставь.
- — Будет сделано, генерал.
Самсон заставил себя отвернуться от тепла и света лагеря и пошёл прочь в темноту деревьев. Там была неприметная тропа, по которой теперь уже он мог пройти и без света. Птица пропела раз и другой.
В конце концов, Самсон услышал низкое сдавленное дыхание и без страха повернул к нему. Он остановился, дойдя до массивных нависающих над ним фигур: каждая была красная, как киноварь, со светящимися в ночи глазами. Самсон заговорил с ними спокойно, но твёрдо, и ему ответили.
- «Генерал должен заботиться о своих солдатах, — сказал себе Самсон, — даже если некоторые из них спят в другом лагере».
- «Даже если ему нужно собраться с духом, чтобы смотреть на их лица».
Вернувшись в лагерь, Самсон направился прямо к своей палатке. Внутри было темно и затхло. На койке явно редко спали. Бумаги — карты, отчёты, заявки — покрывали стоящий рядом стол. По пути к сундуку в углу он запнулся о звякнувшую пустую бутылку.
Самсон порылся в своих вещах, не нашёл, что искал, и в ярости ударил трёклятый сундук, потом начал копаться в куче одежды, посмотрел под стол, затем...
- «Ага».
Тускло светясь под койкой, куда закатился, лежал маленький бутылёк мерцающей красной жидкости. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы усилить жажду.
Самсон лёг и потянул руку под койку. Потребовалось несколько попыток, прежде чем он смог достать бутылёк и выпить его содержимое.
Это не было похоже на питьё воды. Горькая жидкость текла по языку, как сироп, проникая, казалось, даже в кости.
Самсон сел на землю, прислонившись к своей койке. Он чувствовал, как сила и жар наполняют его. Казалось, эта сила всегда там и была. Слабый звук молота из палатки Мэддокса превратился в мелодию, звенящую в прозрачном воздухе. Дыхание и сердцебиение звучали на свой особый лад.
Небольшая порция красного лириума всегда успокаивала нервы Самсона. Весь бутылёк моментально приносил покой душе. Он мог без содрогания думать о Уистене или о лицах в лесу.
Снаружи кипела жизнь лагеря. Возле палатки говорили два охранника, их красные масляные глаза слегка светились, затем они ушли.
Самсон немного выпрямился и посмотрел на бутылёк, который держал в руке. Несколько рубиновых капель драгоценного лириума всё ещё были внутри. Он поднял бутылёк и вытряхнул их в рот.
В Киркволле преподобная мать каждый день давала храмовникам-рекрутам их лириум — синий лириум — в маленькой чаше с ликом Андрасте. А они, как бараны, пили беспрекословно, потому что любили Создателя, или хотели служить, или доверяли Церкви. Поначалу это казалось благословением: лириум изгонял страх и оставлял на его месте силу.
Но, как любая сила, он вызывал привыкание. Красный это хоть... возмещал. Церковный лириум? Ты не понимал, что он забирает что-то, кроме страха, медленно и безболезненно, пока однажды проснувшись уже не мог без него жить.
Самсон позволил пустому бутыльку выкатиться из руки.
Его выкинула из ордена храмовников святоша рыцарь-командор Мередит за ошибку, совершённую, когда он уже подсел на лириум, который приказывали пить. Ну и что, что он отошёл от правил? Были причины. И этот распроклятый город нуждался во всей помощи, которую мог получить.
Это не имело значения. Его всё равно выпнули на улицы Киркволла, в одиночку страдать от ужасов отказа от лириума.
Может, оно и к лучшему. В конце концов, проповеди, лириум и ложь изгоняли из тебя человеческое. С тем же успехом Церковь могла бы приказать магам оживить доспехи, чтоб они делали всю грязную работу.
Маги... доспехи...
- «Мой меч», — сказал Самсон, резко вставая. Он только сейчас вспомнил о сломанном клинке. Лучше было подумать об этом, чем о прошлом.
Самсон нашёл мешок, в который сложил осколки, закинул его на плечо и направился к одинокой палатке над лагерем. Всё ещё раздавались удары молота. Было уже поздно, но Мэддокс редко спал.
Внутри было неожиданно прохладно, несмотря на мерцающий свет от лириумной кузни в углу. Пятна сажи на полотне палатки складывались в жуткие узоры, а в воздухе висел сладкий запах испарённого лириума и дыма. Самсон прошёл мимо стойки с загадочными вычурными инструментами, разложенными по размеру. Бутылочки зелий, эссенций и редких порошков. Закалочный лоток. Три книги с отметинами от огня на обложках.
В одном конце были разложены кожаные выкройки рядом с деревянным манекеном, на который надеты части будущего доспеха: нагрудник, перчатки, поножи — всё по меркам Самсона. Его ковали из качественной стали, но тяжёлые кристаллы красного лириума, срощенные с металлом, не оставляли сомнений, что это был за сплав. Он пах раскалённым железом и старой кровью.
Самсон остановился и потянулся к нагруднику. Чутьё тренированного храмовника подсказывало о силе, спящей там. Он знал, что, когда придёт время надеть доспех, это будет словно тонуть в расплавленном стекле, раскалённом докрасна океане боли с несокрушимой мощью на той стороне.
Он с вызовом ухмыльнулся доспеху. У храмовников Самсона были свои испытания, этот же — для него самого. Он выдержит, как и они, выживет и преобразится. Ничто стоящее не даётся даром.
Мэддокс в белой рубахе с пятнами пота, кожаном фартуке и с обмотанными тряпкой руками для защиты от искр трудился у наковальни, размеренно ударяя молотом. За годы, что Самсон знал его, он прошёл путь от глуповатого молодого мага до опытного мастера. Сейчас же под его руками принимала форму новая часть того доспеха из стали и кристаллов, непринуждённо сливающихся воедино.
Самсон положил свой мешок.
- — Добрый вечер.
Мэддокс посмотрел через плечо. У него было узкое кроткое лицо со спокойными, как у оленя, глазами. Тёмные волосы были коротко подстрижены, что делало солнечную метку на лбу особенно заметной.
- — Здравствуй, Самсон. Надеюсь, у тебя всё хорошо.
Мэддокс смотрел, как Самсон развязывает мешок, продолжая работать. Он мог ковать с закрытыми глазами, и даже если бы ударил себя по руке, то, Самсон знал, не проронил бы ни звука — разве что извинился за сломанные пальцы: на лечение бы ушло время. Такие уж они, усмирённые.
- — У меня тут меч нужно перековать, — сказал Самсон, доставая куски.
Мэддокс щипцами убрал законченную часть доспеха и взял сломанный двуручный меч в обе руки.
- — Изогнулся здесь и здесь. Им очень сильно ударили по щиту.
- — Так и есть, — ответил Самсон. — И всё же, это хороший киркволлский клинок. Нельзя такой выбрасывать. Посмотри, что можно сделать.
Самсон окинул взглядом палатку с её незамысловатым убранством.
- — Это ведь займёт пару минут, так?
Мэддокс поднял глаза.
- — О, нет. Нужно будет обработать сломы, чтобы они совместились, а потом нагреть кузню до достаточной температуры. Ещё..
- — Шучу, Мэддокс, — мягко сказал Самсон.
- — А, — Мэддокс обдумал услышанное и послушно посмеялся с методичностью, заставившей Самсона содрогнуться.
К счастью, вскоре усмирённый вновь погрузился в изучение сломанного меча, а Самсон уселся на бочке, наслаждаясь тяжёлым запахом лириумного пара.
То, что Церковь делала с храмовниками было непростительно, но что она сотворила с Мэддоксом — просто омерзительно. Он был магом в киркволлском Круге, в Казематах — отвратное название для ещё более отвратной тюрьмы, — когда Самсон был в ордене на хорошем счету. Мэддокс как маг звёзд с неба не хватал, но его родители были оружейниками, и парень постоянно чем-то занимался в мастерской Казематов: то металл обрабатывал, то причудливую рукоять для кинжала делал, а однажды починил сочленение сломанной перчатки Самсона, улыбаясь возможности выправить искривлённую деталь.
- — Если когда-нибудь тебе понадобится услуга, — сказал Самсон, пока никто не слышал, — только дай знать.
И как-то раз Мэддокс подошёл к Самсону в Казематах, по уши красный, протянул свёрнутую пачку писем и пробормотал:
- — Это для моей девушки в Киркволле. Можете отнести?
Позже Самсон будет изредка ругать себя за то, что взял проклятые бумажки. Он иногда помогал магам — выполнял небольшие поручения, бывало и за склянку лириума. Здесь же был риск переступить черту.
Но вместе с каждой пачкой писем был листок, свёрнутый Маддоксом в птичку. Её крылья расправлены, как у чаек, парящих на ветру у высоких окон Казематов. При Мередит свобода была мучительной мечтой для киркволлских магов Круга. Их часто запирали в клетушках, за каждым днём и ночью следили храмовники, которым внушалось, что любое своеволие подозрительно. Все эти молодые маги... Им говорили, что магия — проклятие, что они опасны, что их следует всю жизнь держать взаперти и позволять только выглядывать в те окна. Некоторые сходили с ума. Другие, безумные или нет, пытались выпрыгнуть.
И вопреки всему лежала эта маленькая бумажная птичка, свёрнутая тем, чьи мечты о свободе и объятиях своей девушки не умерли до конца. Доказательство человечности, тогда как Круг и Церковь хотели, чтобы маги были просто послушными вещами. Поэтому Самсон взял письма Мэддокса.
В конце концов, обо всём узнала рыцарь-командор Мередит. Она использовала это как оправдание чтобы выгнать Самсона из ордена, утверждая, будто это доказывает его «непредсказуемость» и «тяжёлую лириумную зависимость». Те последние письма упали, их втоптали в грязь, когда его поволокли в кабинет Мередит.
У Самсона началась новая жизнь изнывающего без лириума попрошайки в трущобах Киркволла. Время от времени он помогал молодым магам, пытающимся сбежать. Мэддокса же обвинили в деморализации храмовника — серьёзном преступлении. Мередит была безжалостна: она сделала Мэддокса бесстрастным усмирённым с лириумной меткой. Мэддокс больше не мечтал о горизонте и не чинил что-то просто потому, что это нравилось, не складывал из бумаги своих маленьких птичек. Они сохранили его навыки, а от необходимости обращаться с ним как с личностью избавились — естественное развитие событий для всего, чего касалась Церковь.
Когда Мередит, в конце концов, сорвалась, и Киркволл утонул в пламени, Самсон отыскал Мэддокса. Никто не мог исправить содеянного с ним, но и жизнь парня не могла закончиться вот так.
Выжившие храмовники пытались восстановить порядок в городе. Все, кто когда-либо носил Меч милосердия — даже сломленные изгои, — были нужны для подавления восстания магов. Самсон пытался помочь, но что он должен был сделать? Просто забыть? Теперь он повидал обе стороны: и Казематы, и трущобы. Под давлением правил Круга маги, вроде тех детей, которым некогда помогал Самсон, добровольно впускали в себя демонов. Первый Чародей Орсино, бывший в воспоминаниях Самсона мягким и отзывчивым, пошёл на самые страшные крайности, доступные магам.
А что братья и сёстры храмовники? Киркволлская часть так долго была в тисках Мередит, что они едва отличали хорошее от плохого. При всех стараниях Мередит оградить людей от контроля магии крови, страх исказил разум храмовников не менее действенно.
Этот страх всё разрастался после того, как молодой рыцарь-капитан Каллен покинул город, следуя за какой-то Искательницей по делам Церкви. Без новых приказов киркволлские храмовники растерялись. Облегчения не было нигде. Каждый день приходили всё новые отчёты о восстании магов и попытках его подавления храмовниками. Слыша их, Самсон чуял кровь и дым войны, невыносимые требования Церкви к магам и храмовникам разрывали мир на куски.
Как-то ночью, когда лириумная заначка была пуста, а Мэддокс спал в прибежище, Самсон пошёл в «Висельник», чтоб напиться и забыть обо всём.
На половине второй кружки он заметил засидевшегося неподалёку гнома со странными глазами. Гном пробормотал, что наверху кто-то искал встречи именно с Самсоном. Самсон от любопытства оставил оживлённый шум бара и поднялся по тёмной лестнице в почти пустую комнату, где нашёл созерцающую тлеющие угли камина фигуру.
Сначала он подумал, что на незнакомце доспех Серых Стражей. Но как только он вошёл, силуэт будто изменился: стал выше, деформировался, его окружала аура сильнейшей магии. Самсон вытащил меч, следуя инстинктам храмовника, но незнакомец просто стоял и терпеливо ждал, пока Самсон не опустил оружие. Казалось, эти холодные глаза видят его насквозь.
Затем незнакомец произнёс:
- — Это место чуждо мне. Объясни чётко: что есть храмовник?
И Самсон осознал, что ответа у него больше не было. Кто-то, защищавший магов? Да нынче орден предал половину из них мечу, а то и что похуже. Разум Мэддокса уничтожили, а Владычица Церкви едва шлёпнула Мередит по руке. Солдат Церкви? Храмовники принимали на себя все ужасы магии — одержимых, демонов, магов крови — во имя Церкви, и какую благодарность получали взамен? По голове их погладили да лириум дали от кошмаров.
Тогда, может, рыцарь Создателя?
Но какой справедливый и любящий Создатель позволил бы своим храмовникам так страдать? На надрывные молитвы Самсона в те полные агонии отказа от лириума бесконечные ночи ответом была тишина.
- — Орден заслуживает лучшего, — произнёс он, не думая. — Мы доверяли им. Мы заслуживаем лучшего, чем быть использованными до тех пор, пока разум нас не покинет, — его гнев закипал, рискуя вырваться наружу. — Они обращаются с нами, как с животными. Со своими же храмовниками!
Незнакомец поднял бутылёк лириума, светящийся красным вместо синего. Самсон косо посмотрел на него, вспоминая конец Мередит и мощь, которой она повелевала.
- — Если бы ты мог вырвать эту самонадеянную Церковь с корнем, — начал незнакомец, — создать новый орден, какую цену ты заплатил бы?
- — Если бы это даровало хоть одному храмовнику конец лучше, чем мой, — всю свою кровь бы отдал. Но я давно выгорел. Ты спрашиваешь не того.
- — Я так не думаю, — ответил незнакомец, протягивая бутылёк Самсону. Будто бумажную птичку давал.
После этого всё стало меняться. Самсон заплатил цену, назначенную незнакомцем, и станет платить её вечно, но он знал, что покупал. Как и многие другие храмовники тех же убеждений. Что до остального ордена... Самсон принял и эту вину. Если это принесёт мир, в котором преступления Церкви никогда не повторятся, — так тому и быть.
А если копнуть ещё глубже, Самсон выгорел. Его дни были позади... или так он думал. Но этот незнакомец — обладающий настоящей мудростью и силой, а не просто треплющийся о каком-то невиденном Создателе — не обратил внимания и заглянул в самое сердце Самсона. Тогда как можно было выбрать любого совершенного и прилежного рекрута, именно Самсону он предложил снова принять командование — армией, которая могла бы положить конец всему этому.
Самсон кое-что осознал. Во-первых, солдаты всё ещё следовали за ним. Он никогда не просил храмовника сделать что-то, что сам был не готов, а это уже многого стоило. С постоянными поставками лириума его нервы успокоились, разум обострился, и он снова мог мыслить стратегически. Самсон готовился к изменениям, которые видел в Мередит и своих солдатах... но они так и не начались, не для него. Незнакомец говорил о защите, что могла даровать его магия, но когда Самсон пил красное, чувствовал: незнакомец наблюдал за ним с любопытством.
Со временем это привело ко второй мысли. Теперь, когда у Самсона было столько лириума, сколько он хотел, он мог со свежей головой оценить, сколько же ему реально нужно. Каждый раз, как он вытаскивал рубиновые бутыльки на свет, росло скверное подозрение. Что, если в его зависимости есть нечто большее, чем он думал? Что, если она происходила из какого-то... сопротивления лириуму, а не слабости к нему? Или он просто тешил самолюбие?
Что если, что если. Теперь он ни в чём не мог быть уверен. Но даже сама мысль об этом и возложенное доверие заставляли его снова выпрямиться и маршировать в авангарде его храмовников с трепещущим над головой знаменем. Он приведёт их к славному концу, где бы это ни было.
Самсон не стал неудачником, в конце концов. И не был брошен. Он был избран.
И вот Самсон смотрел на серьёзного безразличного человека, страдавшего тогда во тьме рядом с ним.
- — Ты когда-нибудь думаешь о прошлом, Мэддокс? О Киркволле? Мередит? Или Казематах?
Мэддокс добавлял топливо в лириумную кузню, будто расставлял шахматные фигуры.
- — Нет. Я не могу мечтать и сожалеть.
Самсон немного посмеялся.
- — Значит, хоть чем-то усмирённость хороша.
- — Но я могу подумать о том времени, если это требуется. Тебе нужно, чтобы я это сделал?
Глядя на красный блестящий доспех, обретающий форму на манекене, Самсон покачал головой.
- — Может, так и лучше. Сомневаюсь, что сталь хотела бы помнить горн, из которого вышла.
- — Предпочитаю быть здесь, — сказал Мэддокс. — Здесь спокойно. Я могу сосредоточиться на работе.
Он прервался.
- — Самсон, можно высказать просьбу? Мне тяжелее работать, когда в лагере шумно.
Самсон собирался сказать, что можно отодвинуть палатку дальше, когда услышал снаружи крики. В один миг он откинул полог и бросился к лагерю.
С дикими глазами и дымящимся в местах, где угодило в костёр, одеялом молодой храмовник Уистен пошатывался, окружённый товарищами, и бросался на них. В руке у него был меч, с которого что-то стекало, а вырывающийся из горла глухой звук не был человеческим. У костра скорчившись сидел повар с разорванным окровавленным боком.
Волосы на затылке Самсона укололи его, словно иглы. Он уже видел это безумие, настигающее его храмовников. Но чтоб так быстро — никогда.
Уистен рычал и пытался полоснуть мечом остальных. С разных сторон на него кинулись трое храмовников, пытаясь за руки прижать его к земле — двоих Уистен сбросил, а третья, интендант лагеря, спотыкаясь и зажимая жуткую рану на лице, отступила.
- — Оставьте его мне!
Самсон небрежно протолкнулся сквозь толпу и оказался лицом к лицу с Уистеном. Красный блеск в глазах парня казался раскалённым.
- — Отставить, Уистен, — приказал он.
Уистен криво усмехнулся. Красноватый налёт распространился на его зубы и ногти на руке, сжимавшей меч. И тут Самсон понял, что выбежал из палатки Маддокса без оружия и шлема.
- — Уже сильнее, — прошептал Уистен. — Я могу... Мы красное знаем, скоро их поубиваем!
Свободной рукой он схватился за голову, словно от боли, а затем прыгнул. Самсон уклонился, но молодого рекрута тренировали хорошо. Уистен развернулся и пробил бы Самсону затылок, если б тот не успел откатиться. Самсон поднялся на ноги, вспоминая драки на улицах Киркволла после наступления темноты... и существ более странных, чем воры, рыскавших в тенях Нижнего города: только что были, и нет их, словно ночных кошмаров.
Но это не сон. Парень был его храмовником, под его началом, под его защитой.
- — Мы красное знаем, — повторил Уистен, раскачиваясь, как змея. — Ты дал нам его. Мы становимся... большим. Чтобы биться за новый мир. Как ты и хотел.
- — Но ты позволяешь этому управлять тобой, — сказал Самсон. Они кружили друг напротив друга, глядя в глаза. — Человек использует силу. Не она его. Но Церковь делала именно так. Потому мы и взяли лириум в свои руки. Помнишь?
Уистен завизжал; звук резал Самсона по ушам, как крик демона. И сквозь это из толпы солдат вокруг спокойный голос произнёс:
- — Прошу прощения, Самсон.
Отломленное лезвие меча Самсона с разбитым концом, обмотанным кожей, упало у ног генерала. Подбросив его ногой, он крепко привязал край кожи к кулаку. Самсон заметил бесстрастное лицо Маддокса в отсветах костра перед тем, как безумный Уистен бросился к нему с мечом в руке.
Самсон отбил удар. Уистен наседал, мечи звенели. Без эфеса Самсону приходилось трудно, но он кружил, как пчела, ожидая момента, чтоб ужалить. Когда Уистен замахнулся, Самсон черпнул мощи выпитого недавно лириума, отвёл безоружную руку и ударил Уистена в живот с чудовищной силой. От столкновения волнами разошлись красные отблески. Парень задохнулся, но меча не выронил, вместо этого бросившись убивать. Самсон поднял сломанный клинок и выбил меч Уистена. Удар, который стоил бы Самсону глаза, прошёл над плечом.
Не упуская момента, Самсон врезал лбом Уистену в лицо. Перед глазами заплясали звёздочки и что-то хрустнуло, но Уистен отшатнулся. Споткнулся. Капли крови летели во все стороны, когда он растянулся на траве.
Самсон упёрся коленом ему в грудь и поднёс клинок к горлу.
- — Чувствуешь? Чувствуешь сталь у шеи? Вот, что делала Церковь. Отравляла нас ради собственной власти, а потом надевала ошейник, как на бешеных мабари.
На мгновение он надавил сильнее, зная, что мог бы убить этого парня. Мог положить конец грядущему, пока оно даже не успело начаться.
Затем он опустил клинок.
- — А вот, что делаем мы. Потому что мы решили взять контроль в свои руки. Потому что мы скорее сожжём всё, чем позволим Церкви забрать хотя бы ещё одного храмовника.
Уистен обмяк. Красный отблеск в глазах стал мягче. Он сдавленно всхлипнул.
- — Сэр. Сэр, я...
Самсон убрал колено, схватил Уистена за предплечье и поднял.
- — Иногда так случается, оно одолевает. Главное — не поддаться и не позволить управлять собой.
Самсон повысил голос, чтобы слышала толпа храмовников вокруг.
- — Пусть это станет уроком всем. Мы разрушим этот гнилой мир и отстроим заново. Прольётся кровь, много её будет и нашей.
Он придал твёрдости голосу:
- — Некоторые из вас изменятся — возможно, превратятся в нечто чудовищное. Но и станут неуязвимы. Мы должны быть чудовищными. Думаете, мир изменится, если вежливо попросить? Мы сражаемся с монстром, державшим Тедас в праведных когтях слишком долго, и должны быть столь же жестоки. Чтобы выковать меч, нужны пламя и наковальня. Разве это не стоит жертв? Какова цена сердца и души? Права принадлежать самому себе?
Кто-то начал хлопать, остальные присоединились. Самсон закричал, чтобы слышал весь лагерь и те, кто был в темноте за его пределами, вскинув сломанный меч в небо:
- — Поднимется красная буря!
Одобрительные возгласы со всех сторон сложились в клич:
- — Новый мир! Новый бог! Поднимется красная буря!
Мэддокс отложил другую работу и до поздней ночи перековывал меч Самсона. Нужно было сделать всё тщательно: этому лезвию предстояло вновь защищать Самсону жизнь. Он был генералом Мэддокса и его другом. Всё должно быть хорошо. Очень кстати клинок не пострадал в схватке с рыцарем-храмовником Уистеном. Как и храмовники, он перенесёт преображение.
К рассвету меч был перекован, немного металла осталось неиспользованным. Мэддокс посмотрел на него и вспомнил разговор с Самсоном накануне — о Киркволле и прежней жизни.
Усмирённые ничего не пускают в утиль. Взяв остатки в щипцы, он аккуратно нагрел их, придал форму несколькими умелыми ударами на наковальне и закалил. Он поставил результат на стол рядом с доспехом остывать — это была маленькая птичка с расправленными крыльями, выкованная из стали.