Плата Перевозчику (англ. Paying the Ferryman) — небольшой рассказ, написанный Джоанной Берри и повествующий о событиях, предшествующих игре «Dragon Age: Инквизиция».
Персонажи[]
Магистр Анодат — потомок архонта Ишалы, чья семья по традиции несет ответственность за содержание джаггернаутов.
Сорка — управляющая в поместье Эрастенаса
— тренер гладиаторов.
Текст[]
Кальперния наклонилась и прикоснулась ладонью к выщербленной плите. Да. Здесь. Когда ей было семь лет, на этом самом месте она стала свидетельницей того, как человек был обращён магией в пыль.
Даже теперь в камне чувствовался след силы. Она использовала свои магические способности, чтобы коснуться его и вызвать воспоминание из своей памяти. Миг вернулся к ней: крики человека, когда его тело превращалось в искры и пепел, а затем исчезло вовсе. Она припомнила шёпот ужаса, прокатившийся по толпе, и гордо удалявшегося мага, сотворившего заклинание, лицо которого было скрыто капюшоном.
Позже она узнала, что такие магические дуэли не были редкостью на улицах Минратоса, столицы Тевинтерской империи. Но это была первая дуэль, которую Кальперния видела своими глазами.
Её рука была всё ещё прижата к камню: Кальперния пыталась проникнуть глубже в этот исчезающий остаток силы, желая вновь ощутить себя тем же ребёнком: белокурой девочкой, худой как щепка, с намотанным на ногу куском тряпки вместо одного башмака.
Она увидела дуэлянтов, когда возвращалась с рынка: в одной руке бутыль жирного кислого молока, в другой — кувшин с оливками. Крики и шум привели её к краю толпы, но она не разделяла их страха. Глядела не мигая, даже когда лицо безымянного человека, искажённое криком, сдуло ветром. Она впервые увидела настоящую силу.
Тогда-то в ней и вспыхнула искра, переполнявшее её чувство вышло из берегов. Бутыль с кислым молоком — осколками по земле, оливки — рассыпались там же, а она бежала не от страха, а от чего-то слишком великого для понимания маленькой девочки. Она стремглав летела по городу и очутилась в той его части, в которой никогда не бывала прежде.
«Где я впервые встретила перевозчика, — сказала Кальперния вслух, убирая руку с брусчатки, — а теперь скажу прощай».
Она потянулась ладонью, чтобы вытереть пыль об одежду, и одёрнула себя. Вместо лохмотьев на ней была утончённая мантия из расшитого, синего с чёрным, льняного полотна. Чёрный кушак, опоясывающий узкие бёдра, скрывал небольшой кошель с монетами. В свободной руке покоился терновый посох, а на ногах были мягкие сапоги из козьей шкуры. Её Учитель по щедрости своей даровал ей эти одежды несколько дней назад, и она не хотела испортить их. У неё раньше никогда не было чего-то своего.
Кальперния поднялась и продолжила свой путь. Никто не обратил внимания на её погружение в воспоминание. Узкая улочка, утопающая в мусоре, где мрамор крошился, как старая кость, была одной из самых тихих в Минратосе. Единственным прохожим — эльфам, согнувшимся под тяжестью тюков, солдатам, чьи пики и доспехи поблёскивали на солнце, дородному священнику в рясе, — было чем заняться.
Кальпернии тоже. Возможно, ей нужно будет покинуть Минратос со дня на день, без предупреждения. Если она собиралась попрощаться, то должна сделать это как подобает.
Следуя дальше по улице и её извилистым аллеям, она вышла к рынку на площади Трёх Императоров. Три статуи, давшие название площади, расположились вокруг лениво пульсирующего фонтана. Кальперния, влекомая сладким ароматом, прошла сквозь толпы жителей, уличных артистов и торговцев к лавке с духами и фимиамом. Группка грязных ребятишек изводила торговку ладаном, выпрашивая подаяние; один мальчишка вскрикнул, когда кусочек угля разбился прямо у его босой ноги.
— Пошли прочь, — прорычала владелица лавки, размахивая очередным кусочком угля. Детей и след простыл.
— Проклятые беженцы не понимают слов, — добавила она, когда Кальперния подошла ближе, затем расплылась в подобострастной улыбке. — Чего изволите, госпожа? Масла жасмина для ваших прекрасных волос? Или это редчайшее эфирное масло таханиса, привезённое специально для вас из диких джунглей Пар Воллена?
Краснея, Кальперния осмотрела лавку и все её ароматные сокровища. Она понимала, что действительно могла бы купить масло жасмина или любую из этих драгоценных бутылочек, и её покупка будет принадлежать ей. Она могла бы подойти к другой лавке, купить сладких фиников и съесть их, сидя у фонтана; она могла бы провести день в купальнях; она могла бы оплатить себе место на корабле и уплыть в тёплые далёкие страны. Она могла бы сделать всё, что пожелает.
Марий, если бы ты только видел меня сейчас.
Кальперния скрепя сердце отогнала от себя эту мысль. Сегодня она и так слишком много думала о прошлом. К делу.
— Мне нужен фимиам, — сказала она. — Смола ладана. Для... старого друга.
Владелица лавки подняла брови от изумления и подошла к маленькому запертому сундучку за прилавком.
— У госпожи изысканный вкус. Сколько нужно?
— Чтобы хватило на подношение, — ответила Кальперния, а затем, одурманенная возможностью владеть чем-то, добавила: — Щедрое подношение.
Перевозчик заслужил.
Пока торговка взвешивала смолу, Кальперния оглядывала рынок. Мимо артиста, жонглирующего раскрашенными деревянными палками, группа бедно одетых людей, затравленно оглядываясь, брела через рынок, гружёная тяжёлыми тюками. Над ними потешались.
— Столько беженцев в городе последнее время, — заметила торговка, проследив её взгляд и выставляя гирю на весы. — Кунари нанесли ещё один удар.
— Это неправильно, — отозвалась Кальперния.
— О, ещё бы! Будто у нас раньше было мало попрошаек...
Но Кальперния смотрела не только на беженцев, но и на заросший лишайником побитый камень площади, где они стояли, на старые башни Минратоса за ней. Она подумала о терзавших побережье кунари на их дредноутах, некогда величественном Имперском тракте, который Тевинтер использовал, чтобы пересекать континент. Сейчас он представлял собой немногим более, чем прерывистую линию мрамора, потихоньку зарастающую травой.
— Жители величайшей империи Тедаса влачат жалкое существование из-за варваров, — тихо произнесла Кальперния. — И в это обратились труды Архонта Дариния. Когда-то наши города были могучими, а власть простиралась так далеко. Эти дни должны вернуться.
Торговка моргнула, и Кальперния задумалась: быть может, свободные жители так не говорят. Чтобы сгладить неловкость, она достала кошель и дала женщине несколько монет.
— Мой фимиам?
Владелица лавки взглянула на них.
— Ещё полстолько, госпожа. Ладан нынче дорог.
У Кальпернии на лице застыла улыбка: она не знала, во сколько это обойдётся. Не спеша, она складывала монету за монетой в руку торговки.
— Мой обычный поставщик обходится дешевле, — сказала она, принимая маленький мешочек фимиама с подобающим, как она надеялась, достоинством.
Торговка поклонилась, а Кальперния отвернулась с покрасневшей шеей. И всё же женщина была вежлива, несмотря на недоразумение. Она видела перед собой мага и держалась с должным почтением.
Мага, подумала Кальперния и приосанилась.
Она направилась через рынок к западной арке, ведущей дальше в город. Два магистра преграждали путь: разговаривали, хмуря брови, а их свита из рабов и телохранителей держалась рядом, не теряя бдительности.
Когда Кальперния подошла достаточно близко, чтобы увидеть лица, один из них бросил взгляд в её направлении. Сердце учащённо забилось, она, не останавливаясь, повернула к другому переулку. Достаточно удалившись, она посмотрела через плечо. Магистр, стоявший справа, был крепким мужчиной в серо-серебряной мантии с необычным ожогом на щеке: будто перевёрнутым знаком вопроса.
Это был магистр Анодат, которого она знала лучше, чем хотела бы. Он происходил из рода Архонта Ишала, и его семья по традиции несла ответственность за содержание огромных големов-джаггернаутов, стоявших у ворот Минратоса. Им за это даже платили жалование из городской казны. Но Анодат, похоже, считал, что деньги лучше тратить на роскошные празднества, азартные игры и гномские безделушки. Кальпернии было известно это всё, потому что она подавала мятный чай ему и его очередной жеманной спутнице, стояла и слушала его хвастовство или выдавливала улыбку, когда его «остроумие» жалило, словно скорпион.
И потому, даже в этой одежде, с уложенными светлыми волосами и макияжем, подчёркивающим глаза орехового цвета, магистр Анодат мог узнать в ней рабыню.
Он захотел бы узнать, что сталось с её господином.
Кальперния пошла в другую сторону. Нельзя было заставлять перевозчика ждать.
Кальпернию отдали на невольничий рынок, едва она научилась ходить. Первое воспоминание: она стоит, зажатая между потными, сотрясаемыми рыданиями телами перед аукционом. Затем её доставили к первым хозяевам. Пока она была достаточно мала, чтобы заползать в дымоходы и под пол на четвереньках со щёткой, в этом обычно и состояли её обязанности. Она научилась слушать отзвуки сквозь стены: истории, скандалы и секреты.
Некоторые подвалы в Минратосе соединялись с древними катакомбами, вырезанными в скале под городом. Никто не знал, как далеко они ведут. Даже сам воздух, выходивший оттуда, был пропитан древностью и тайной. Однажды, вычищая винный погреб, маленькая Кальперния обнаружила глубокую трещину в плите между двумя сдвинутыми бочками. Она почувствовала, как оттуда тянется холодок.
Приложив ушко к трещине, она услышала издалека отголосок — не то песни, не то всхлипа или шёпота. Он был слишком чётким, чтобы принять его за ветер, и слишком жутким, чтобы принадлежать человеку. Долго ещё являлся ей этот звук во сне.
Время пролетало в трудах на кухнях, чердаках или под палящим минратоским солнцем. Кальперния переходила от одних хозяев к другим, и вот она уже была не худощавой девчушкой, а стройной молодой женщиной, на которую часто не обращали внимания, но ещё чаще — наказывали. С гневом и гордостью носила она свои шрамы, осознавая при этом, что могло быть намного хуже. Что-то в Кальпернии заставляло её хозяев чувствовать себя неловко, сдерживало их от того, чтобы забить её до полусмерти. Вместо этого ей давали поручения в самых опасных районах города, заставляли прибираться в таинственных закрытых комнатах или доставлять сообщения после захода солнца, чтобы путь её пролегал мимо Арены Испытаний.
Она не перечила, но была настороже. Кальперния не боялась темноты или шёпота пустынных комнат, а со временем перестала бояться и странных видений, приходящих во сне.
Другие рабы не так легко принимали странности.
— Ты говорила во сне прошлой ночью, — упрекнула её однажды вечером младшая кухарка, когда Кальперния без сил и со сбитыми ступнями вернулась в спальни рабов. — Странные слова. Не на тевине.
— Я... Может быть. Я не пом...
— Это не нормально, — добавил один из банщиков, скрестив руки на мощной груди.
— Но я не контролирую то, что мне снится!
— Зато контролируешь, где засыпаешь, — сказал кто-то из глубины комнаты. — Иди-ка на конюшни. Нам не нужны здесь неприятности.
Она ушла и свернулась калачиком в стоге соломы, а слёзы обжигали лицо сильнее побоев. У неё не было ни семьи, ни дома, никого в целом мире, кроме таких же рабов, как она сама. И они, кажется, даже не понимали своей значимости. Выполняя поручения, она видела, что Минратос стоит на плечах рабов, в то время как многие из них, отчаявшись, даже не думали о себе как о людях. Некоторые же перестали думать вовсе.
Она бы много рассказала об этом в спальнях, но все пялились на неё, вместо того, чтобы слушать. Какую бы странность в ней ни чувствовали хозяева, других рабов она тоже выбивала из колеи.
В конце-концов, Кальпернию продали снова. Eё бывшая госпожа, должно быть, очень постаралась, потому что Кальперния оказалась в доме магистра.
Для раба в Минратосе это была палка о двух концах. С одной стороны, магистры жили хорошо, а это значило, что и рабам доставались объедки получше. С другой же — поговаривали, что некоторые магистры использовали своих рабов в ритуалах магии крови.
Помня обо всех этих ужасных историях, Кальперния вошла в дом магистра Эрастенаса крадучись, словно перепуганный кот. К счастью, её новый хозяин был не магом крови, а учёным, специализирующимся на Древних Богах. Огромный чистый особняк Эрастенас был заполнен книгами и древними реликвиями. Треснувшая статуя дракона, стоявшая у входа в Храм Разикаль до того, как тот стал Кругом Магов, находилась в его холле и смущала своим видом посетителей.
В доме, кроме Кальпернии, было всего несколько рабов, а это значило, что ей приходилось мыть, носить и чистить с раннего утра до поздней ночи. Эрастенас был не так уж стар, но у него были проблемы с лёгкими и спиной, поэтому большую часть времени он проводил либо со своими реликвиями, либо за ритуалами с коллегой, этим хвастливым магистром Анодатом со шрамом на щеке. Сильнее всего за вмешательство в работу хозяина ей доставалось от Сорки, мрачной гномихи-управляющей, но и этого можно было избежать, если бы Эрастенас не раскидывал свои исследования по всему дому.
Однажды после обеда, когда Кальперния несла тяжёлые вёдра с водой на кухню через двор, её руки так заболели, что пришлось остановиться. Она опустила вёдра и прислонилась к стене перевести дух, когда её взгляд упал на дверь в вестибюль, куда, как ей говорили, рабам входить нельзя. Но если воспользоваться ею, достаточно было пересечь это крыло, а там, через коридор для прислуги, выйти прямо на кухню, вместо того, чтоб делать крюк по двору с тяжёлыми вёдрами.
Прикусив губу, она тронула дверь и протиснулась внутрь. Никого не было видно. Длинные тени ложились на мрамор под ногами — прохладный и нежный, словно пена.
Вспотевшая от жары снаружи, Кальперния прошла внутрь, облегчённо вздыхая, затем остановилась. Безупречная поверхность пола была изрезана странными символами, написанными серебряной и розовой красками.
Склонившись, она потянулась к одному из них...
— Осторожнее, — предупредили её. Сердце Кальпернии пропустило удар.
Один из охранников поместья стоял на страже у противоположной стены. В отличие от большинства огромных звероподобных телохранителей, сопровождавших магистров в городе, под этим доспехом скрывался молодой и подтянутый воин. Его каштановые волосы были коротко острижены, чтобы шлем легче надевался.
Он кивнул в сторону символов.
— Печати остались после одного из вчерашних экспериментов господина и магистра Анодата. Я бы не трогал.
Кальперния выпрямилась, поправляя одежду.
— Я тебя знаю, — произнесла она, чувствуя, что нужно сказать хоть что-то, чтобы прийти в себя. — Ты — Марий. Ты сломал запястье тому вору в прошлом месяце.
— У него осталась жизнь, — ответил Марий, — у тебя же не будет и этого, если прикоснёшься к проклятым магическим знакам. Смотри, куда ступаешь.
Кальперния вновь взглянула на знаки. Магия. Та самая сила, свидетельницей которой она стала в детстве, сила Магистериума. Вот он — ключ ко всему. Затейливые символы, казалось, танцуют по гладкой поверхности пола.
— Они красивы, несмотря на всю опасность, — прошептала она.
— К счастью, не всё, что красиво — опасно, — сказал Марий. Кальперния вскинула голову и уловила тень улыбки на его лице. Неужто он...
Марий оглянулся, затем открыл дверь рядом с ним.
— Это короткий путь, который ты искала, не так ли? Иди. Я никому не скажу.
Кальперния подхватила вёдра и прошла к двери мимо него.
— Спасибо, — сказала она, — и благодарю за предупреждение, но... — она взглянула на сильные руки, раздробившие руку вору, — я не боюсь опасных вещей.
Выйдя за дверь, Кальперния улыбнулась.
После этого она стала чаще видеть Мария. Хотя, возможно, просто стала замечать его присутствие. Марий служил охранником дома и самого Эрастенаcа, так как у него было собрано множество древних реликвий, но его сила и скорость были значительно лучше, чем нужно обычному телохранителю. Кальперния заметила, что Сорка, управляющая, иногда наблюдала за тренировками Мария, скрестив мощные руки на груди и что-то прикидывая.
Мало-помалу настороженность Кальпернии по поводу жизни в доме магистра сменилась любопытством. Она начала украдкой заглядывать в книги господина, протирая их от пыли. Со временем взгляд её стал задерживаться в книгах всё дольше. Буква за буквой, слово за словом, она стала учиться читать, понимая, какую силу это чтение даёт господам.
Книги были мудрыми и надёжными друзьями. Они составляли ей компанию, когда она больше всего в этом нуждалась. Хотя она тянулась к рабам из особняка, за её сны и идеи от неё вновь все отвернулись.
Почти все.
— Никто меня не слушает, — проговорила она однажды поздней ночью, листая пыльный гримуар, полный длинных слов, которые ей ещё не удалось расшифровать. — Рабы даже не слушают друг друга.
— Я слушаю тебя, — возразил Марий. Он стоял на страже у двери библиотеки, разве что не с той стороны, о которой говорила Сорка. — Только дурак может игнорировать этот ангельский голос.
Кальперния покрылась румянцем и продолжила перелистывать страницы.
— Льстец.
— Ты ждёшь от них слишком многого. Ты сама рабыня, Кальперния, и говоришь людям, которые одеваются в лохмотья и спят по углам, что они самые важные люди в империи. И что они должны тебе ответить?
— Они не должны ничего говорить, во всяком случае, не при Сорке. «В тишине бьётся сердце мудрости», — это пока что было её любимое изречение из стихов Думата. — Только пойми, как важны все они, даже в качестве рабов, а потом представь, на что они будут способны, если будут свободны. Откроют глаза.
— И что же они увидят? Древние дворцы и гадких магов, которые проливают кровь рабов, как воду? Даже этот твой перевозчик...
Кальперния смерила его взглядом.
— Так не должно быть! — она ударила кулаком по гримуару. — Империя была совсем другой. Когда проливалась человеческая кровь, это что-то значило, это была плата. Если бы у рабов был голос, который слышал бы Архонт...
Она остановилась, подбирая слова. Марий погрустнел.
— Прости меня, — он вздохнул и улыбнулся. — Может, почитаешь мне книгу? Только на этот раз никаких магов.
— Не думаю, что это книга рассказов, — Кальперния оттолкнула гримуар. Потирая затёкшую шею и потягиваясь, она поняла, что глядит на потолок библиотеки. Обычно она занималась уборкой и никогда раньше не смотрела на него. Тёмно-синяя лазурь покрывала внутреннюю часть купола, украшенного созвездиями, отделанными сусальным золотом. Кусочки позолоченного стекла были на каждой звезде.
— Вот тебе история, — сказала она, всё ещё глядя на звёзды. — Девочка была так занята работой, что совсем забыла, как это — смотреть вверх. И все, кого она знала, — забыли. На небе были звёзды, но она не помнила, для чего на них смотреть.
Тень скрыла созвездия над головой. Кальперния моргнула, когда Марий наклонился к ней. Его дыхание было сладким. Он нежно приподнял её за подбородок.
— И что же было в конце? — спросил он.
Она провела пальцем по его щеке и остановила на губах.
— В конце была тишина.
Свеча на столе рядом с ними оплыла и угасла.
Они были настолько осторожными, насколько могли. Но таланты Мария привлекали всё больше и больше внимания. Даже Кальперния видела, что он тратит свои умения впустую, служа обычным телохранителем. При должных тренировках он мог бы стать выдающимся убийцей или даже убийцей магов: любой магистр, имей он такого на службе, утвердил бы свой статус и смог влиять на расстановку политических сил. Но она говорила себе, что Эрастенас не интересуется такими вещами, только своей работой. И всё будет хорошо.
Когда это случилось, всё произошло болезненно быстро. Кальперния вернулась с рынка с тяжёлым мешком овощей как раз тогда, когда Эрастенас разговаривал с каким-то сутулым, но сильным мужчиной. Даже при всей усталости Кальперния узнала Ненеалея — того самого наставника, который готовил лучших бойцов в городе, если только они выживали. Она сразу поняла, за кем он пришёл. Бросив овощи на кухне, она побежала по особняку, заглядывая в каждую комнату, её глаза всё сильнее расширялись от ужаса, по мере того как приходило осознание: Мария уже забрали.
Не было прощаний. Деньги сменили владельца, в книге учёта поставили подписи, и всё было кончено. Когда списки бойцов Ненеалея вывешивали на рынке, Кальперния каждый раз искала в них имя Мария, но так и не нашла. Когда слухи о его судьбе достигли особняка, она даже не дослушала до конца. Она просто отказывалась представлять расколотый шлем или кровь на горячем песке тренировочной площадки.
Кальперния говорила себе, что уже видела, как других рабов неожиданно продавали или убивали. Для Минратоса это обычная история, она повторялась каждый день. Но вместо успокоения мысль о том, насколько произошедшее было обыденным, лишь сильнее бередила рану. Слёзы иссякли.
В поисках утешения она снова начала тайно пробираться в библиотеку, но и это не помогало. Как-то ночью, не покидающие её переживания мешали понять смысл не виденного ранее слова. Злость всё нарастала, пока не превратилась в удушающий шар. Взбешённая, она захлопнула книгу.
Книга вспыхнула.
Её крик, разбудивший весь дом, был лишь отчасти от потрясения. Было в нём и торжество.
Следующим утром магистр Эрастенас вызвал её и несколько минут хмурился, как сыч. Кальперния стояла перед ним на коленях с испорченной книгой в руках. Восторг прошлой ночи — сила, наконец-то сила! — вытеснил страх. Рабу с магическими способностями требовалось обучение, иначе хозяин в один прекрасный день мог обнаружить безумного визжащего одержимого вместо слуги. Но Эрастенас не выносил, чтобы его отвлекали: часто ворчал, когда слуги прибирались в его комнатах. Он мог её просто продать. Или использовать для эксперимента.
Кальперния взглянула на него, зная, что для Эрастенаса поворотный в её жизни момент быль лишь очередным неудобством, стоящим между ним и книгами. Как никогда прежде она почувствовала, что само её существование в чужих руках, и её могли просто выбросить. Возможно, и Марий испытал что-то подобное.
В конце концов, Эрастен вздохнул и сказал Сорке над головой Кальпернии:
— Видимо, мне стоит начать с основ.
Кальперния с облегчением улыбнулась — впервые за много недель.
Эрастен научил её управлять своей силой, и она с готовностью искала пределы новых возможностей, зажигая огонь в ладони. Как ни странно, после пробуждения магических способностей другие рабы стали относиться к ней лучше. Раньше она была просто непонятной, а с известным страхом и жить было проще. Кальперния снова спала с другими рабами, и спала хорошо. Когда за ужином она увлечённо о чём-то рассказывала, некоторые рабы придвигались ближе, чтобы послушать.
Но как только Эрастенас уверился, что её магия под контролем, он вернулся в свой кабинет и захлопнул дверь. Кальперния осталась с метлой в руке вместо посоха. Какое до этого дело было Эрастенасу? Он свои тишину и покой получил.
Жаждая чего-то большего — хоть чего-нибудь, — Кальперния тайно вернулась к чтению книг Эрастенаса о Тевинтере и Древних Богах, но теперь вникая глубже. Всегда находилось что-то новое. Выполняя поручения в городе, она заходила к перевозчику и делилась своими открытиями: эпическими поэмами, написанными во славу Уртемиэля, Дракона Красоты, походами давно умерших военачальников, имперской Песнью Света.
Но её жажды это не утоляло. А сдержанность Эрастенаса ещё и делала хуже: если бы он жестоко избивал или унижал Кальпернию, ей было бы, куда направить бушующее пламя внутри. Но Эрастенасу было интересно только ковыряться со своими реликвиями да проводить исследования с Анодатом, на всё остальное он никакого внимания не обращал.
Чем больше она узнавала об истории Тевинтера, тем явственнее становилось это же безразличие повсюду в современном Минратосе. С рабами-то понятно — у них и так забот полон рот. А вот Магистериум разменивался на мелкие дрязги, забывая, что в стенах Минратоса трещины после последнего нападения кунари. Огромные големы-джаггернауты, которых Анодат должен был восстанавливать, стояли безмолвно. Империя поростала мхом между плит. Но какая разница, если удастся унизить соперника этой недели? Величайшая империя Тедаса, скованная героями древности, — Магистериум принимал это как должное. Они не платили за то, что имели.
«Вы же маги! — хотелось кричать Кальпернии, когда Эрастенас приглашал заезжих учёных или равных себе попить ароматного чаю, поиграть в шахматы или поделиться последними сплетнями. — Древние построили величайшую империю в Тедасе мудростью и завоеваниями! А теперь единственные, кто жертвует чем-то ради Тевинтера, — это рабы, а вы тратите время на... показуху! Правильно в Песне говорилось. Вы можете сделать, что только ни пожелаете, так почему же не делаете ничего?»
— Это та самая? — как-то раз спросил магистр Анодат Эрастенаса. Когда Кальперния наклонилась, чтобы снова наполнить его чашку, он схватил её за подбородок. — Выглядит так себе. Едва кланяется превосходящим — и эти надменные глаза. Отправил бы ты её в Круг. Её... свойства тебе хоть влияния добавят.
Кальперния застыла: она знала, что под «свойствами» подразумевалась кровь раба с магическими способностями. Анодат повернул её голову из стороны в сторону, изучая. На мгновение ей вспомнился Марий в библиотеке. Но даже боль от этого не могла сравниться с унижением. Рабов лапали постоянно, но вот так хватать её на глазах у хозяина было просто...
— Оставь бедную девочку в покое, Анодат, — сказал Эрастенас, сделав знак рукой. — Кальперния, принеси пирожное.
Анодат, ухмыляясь, отпустил. Кальперния постаралась сделать лицо отрешённым и сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
В ту ночь, лёжа на своей койке с лицом, хорошенько оттёртым в том месте, где держал Анодат, она взглянула на свои огрубевшие, в шрамах руки. У неё был большой талант к магии, она это чувствовала: он уходил глубоко, как катакомбы под городом. Но этого было не достаточно. В Тевинтере для настоящих изменений нужна как магия, так и политическая власть. Она готова была её заслужить, чтобы дать людям, вроде неё самой, какой-то путь наверх, если б только Эрастенас взял её в ученицы. Но когда она попыталась это сказать, он по обыкновению нахмурился, как сыч, и отвернулся к своим книгам. В конце концов, она была лишь его рабыней.
Кальперния впала в отчаяние. Она грезила побегом при следующем же поручении в город. Но беглого раба с магическими способностями в Минратосе поймают за несколько дней. Да и куда бежать: везде в Тевинтере одно и то же. Если она и годилась для гораздо большего, чем рутинный труд, права на такую жизнь её лишало низкое рождение. Как и всех рабов, которых она встречала.
На этом её история могла и закончиться. Сдалась бы и превратилась в ещё одного труженика с мёртвыми глазами и увядшей магией. Но явился Учитель, и изменилось всё.
В тот день она с утра до ночи помогала таскать тяжёлые мешки в погреба и так устала, что уснула как убитая. Но когда проснулась посреди ночи — сон как рукой сняло: в доме явственно ощущалось странное присутствие. Кальперния чувствовала большую силу раньше, когда Эрастенас приводил в действие замысловатые заклинания для своих исследований. Но это было совершенно несопоставимо по масштабам. Высокое трепещущее чувство мигом выдернуло её из постели: иди и узри, иди и узри.
Она следовала за ним через тёмный дом, словно за фонарём. Услышав голоса в холле, она выглянула из-за двери. Столб лунного света падал на статую дракона. Эрастенас жался у её основания лицом к нависающей сухопарой фигуре в тёмно-синем плаще.
— ...как я слышал, — говорила фигура тихим гортанным голосом. — Но все реликвии Думата принадлежат мне. Ты возражаешь?
Эрастенас издал сиплый звук. Кальперния сглотнула, и фигура посмотрела прямо на неё. Под капюшоном она смогла увидеть его глаза: один цвета тёмного янтаря, другой — безжалостно блёклый на обезображенном шрамами лице. Но Кальперния всю жизнь провела в Минратосе и уже видела магические деформации — некоторые и вовсе учиняли их над собой сами.
Кальперния вышла и предстала перед гостем. Будто видя себя его глазами, она шла чистым белым пламенем, от которого все предметы отбрасывали резкие тени.
— Кальпернией зовёшься ты, — произнёс он.
Она смотрела в изумлении, не в силах понять, откуда он мог знать её имя. В конце концов, гость кивнул:
— В тишине обретается сердце мудрости. Думаю, это тебе уже ведомо.
Кальперния моргнула, услышав эту фразу, и склонилась, как никогда не кланялась приходившим магистрам. Краем глаза она видела немое изумление Эрастенаса.
— Я пришёл за незаслуженно присвоенными реликвиями, — продолжил гость, — а нашёл задатки большие, чем считал возможным в этом времени.
Он провёл рукой у её лица. Кальперния вздрогнула, но он не коснулся её. Странный запах шёл от его кожи: как от давно иссохшей мертвечины, покрытой пылью и чем-то пряным.
— Мощь безмерная. Возможно, поборница. Да. За мной последовала бы ты, если бы я попросил?
— Последовала куда? — спросила она, завороженная.
— Ковать мир лучший, чем нынешний, — гость поднял глаза на статую дракона с почти священным благоговением. — Это место уже наполовину свято для богов. Их именем теперь оно моё. А этот жалкий хранитель, — добавил он, уже глядя на Эрастенаса, — пожалуй, с него и следует начать преобразование Тевинтера.
— ...преобразование? Империи?
— Это не империя, — отозвался гость. — Не сравнить с тем, какой была. Пока нет.
Кальперния взглянула на своего прежнего господина, сжавшегося на полу с выпученными от страха глазами. Она почувствовала укол жалости, но презрение было сильнее. У Эрастенаса была магия, богатство, привилегированное положение — а Тевинтеру с того было проку столько же, как если бы магистра не было вовсе.
Она повернулась к зловещей фигуре.
— Я пойду с вами.
— У меня есть убежища в городе, — сказал он позже, когда она начала считать его своим Учителем. Он уже открыл ей магические приёмы, на голову превосходящие небольшие уроки Эрастенаса. Мощь его была беспредельна. Она начала осознавать, как ему удалось запугать Эрастенаса — магистра немалой силы — в собственном особняке, едва сказав слово, и ей не терпелось учиться дальше.
— Мои слуги проследят, чтобы ты была подобающим образом облачена до нашего отъезда. Не рабыня ты более, но моя сподвижница и ученица. Верные мне — Венатори — собираются тайно в ожидании дня нашей славы. Прояви себя, и сможешь возглавить их, как пристало твоей силе.
Её сердце так подпрыгнуло, что заболели уши. Потребовалось несколько мгновений на осознание всего сказанного.
— Вы сказали «отъезда»?
— Многое следует сделать в иных местах. Я должен отбыть сегодня ночью. Заверши мои дела в городе и последуй, когда получишь приказание. Тогда мы ещё поговорим о твоей роли.
— У меня... у меня есть и свои дела.
Другие рабы бежали из особняка ещё до того, как она успела с ними поговорить, а Марий погиб, но оставался перевозчик. Возможно, это и было сентиментально, но она хотела хоть раз в жизни попрощаться, как подобает.
— Хочу попрощаться со старым другом.
Кальперния ожидала насмешек от Учителя и даже подготовила пламенный ответ. Однако он произнёс:
— Не оставляй сожалений.
Она не спросила, что он сделал с Эрастенасом.
Дела её Учителя выполнялись споро. Она посетила несколько домов в городе, где жили Венатори, и в каждом предлагали дары для Учителя: толстые письма со странной печатью, руны, загадочные карты, похожие на эльфийские, и тяжёлый мешок с запаянными свинцом завязками. Она любезно их приняла.
Менее любезны были те, кого Учитель описывал как верхушку Венатори. В их домах Кальперния усаживалась на самый краешек стула, потягивая чай или угощаясь ароматными ядрами граната — слаще, чем воображение раба вообще могло представить, — и терпела старательно завуалированные колкости, напоминавшие о магистре Анодате. Она быстро поняла, что они не воспримут её равной Венатори даже несмотря на расположение Учителя и немалый талант к магии. С ними придётся разобраться. Держа в уме более кровавые истории, прочитанные в библиотеке, Кальперния пила их чай, вежливо улыбалась и выжигала каждое имя в памяти.
Но остальные — учёные, философы, будущие охотники — эти мужчины и женщины, столпы империи, учтиво кланялись ей и говорили, как с равной. Кальперния, стоя так прямо, как никогда в жизни, отвечала подобно героям из тевинтерских легенд. Эти Венатори видели правое дело и знали, что поставлено на карту, так же ясно, как и она сама. Таким должен был быть Эрастенас. В её Учителе они видели не только невообразимую мощь, но и божественное предназначение: Кальперния уже убедилась в его мудрости и провидении. Древние Боги ушли, Создатель безмолвствует, а преображение мира потребует силы бога, не меньше. Кальперния знала, что такая сила была доступна Учителю.
Хотя она и остальные Венатори стояли лишь у края пути к перерождению Тевинтера и апофеозу её Учителя, Кальперния ощущала огромную важность каждого произнесённого слова. Освобождённая, она ощущала огромную важность во всём.
Теперь, когда площадь Трёх Императоров осталась позади, а смола ладана была у неё — день удался. Его портило лишь то, что она заметила магистра Анодата, этого старого козла со шрамом, имевшего наглость схватить её за лицо тогда за чаем.
Кальперния повернула, шагая по длинным улицам Минратоса, и услышала крики морских птиц и звон молотков гномьих торговцев. Свёрток смолы ладана надёжно покоился в сумке на поясе. Её тонкий аромат смешивался с запахами города: дымом, океанской солью, выпечкой, отбросами в сточной канаве и опилками с верфей.
Когда Кальперния дошла до западной части города, ветерок принёс новые ароматы — цветов и зелени. За углом ей открылась огромная Арена Испытаний в самом сердце Минратоса, где воины бились за честь и славу. Здание походило на нос корабля, построенный гномами из тёмного камня, с роскошными висячими садами, каскадом спускавшимися по бокам. Как всегда, у входов толкались толпы желающих услышать победный рёв. Над головой парили белые птицы.
Этот вид тронул сердце Кальпернии. Потом она повернула голову и краем глаза заметила что-то серо-серебристое, промелькнувшее в толпе. Цвет был тот же, что и мантия магистра Анодата, но самого его нигде не было видно.
Она стояла, напрягая все чувства. Может, просто показалось?
Но с Кальпернией такого не бывало. Она ускорила шаг: следовало закончить задуманное, пока не помешали.
К западу от Арены Испытаний она вышла во двор, где, окружённая тропинками и ухоженными лавровыми деревьями, стояла статуя перевозчика. Каменный кот жался у его ног, а на плече взгромоздился каменный же ворон. Под капюшоном на благородном лице перевозчика было спокойствие: он озирал город, опёршись на шест.
— Аванна, старый друг, — поприветствовала его она.
Статуй Архонта Дариния — основателя Тевинтера, магистра, провидца и Верховного Короля — было много, но эта была особенной для Кальпернии. В день дуэли магов, когда проигравший превратился в пепел на её глазах, белокурая девчонка, не до конца осознавшая увиденное, спотыкаясь, пришла сюда и нашла статую. Она была ещё слишком мала, чтобы знать историю этого человека — Кальперния помнила, что сначала её привлекла каменная кошка, — но ощутила мощь Дариния, что её успокоило. Потом она часто возвращалась, чтобы поделиться страхами и мечтами со своим каменным другом.
Теперь, наконец, у Кальпернии было для него нечто более стоящее.
Она вылила ладан в чашу у подножья статуи. Отточенным щелчком пальцев вызвала магическую искру и подожгла брусок угля. Потянулся ароматный дым.
Кальперния обхватила себя руками. Дым волнами проплывал мимо статуи, будто он и правда правил лодкой. Дариний Перевозчик — такое прозвище он получил после видения, явившегося в поворотный момент жизни. И по сей день Архонты носили Кольцо Перевозчика, изображающее Дариния в таком облике, как символ их власти.
Они не сделали ничего, чтобы заслужить это.
— Ты поднялся из ничего, — обратилась она к статуе. — Твоя мать королевских кровей вынуждена была спрятать тебя от врагов, и потому ты рос сиротой, не подозревая о своём происхождении. Но отрицать твою магию было невозможно, как и твоё величие. Со временем, ты основал империю. Ты изменил мир.
Она улыбнулась.
— И всю жизнь ты чтил свою приёмную мать — жрицу Думата, нашедшую корзину с тобой у берега и вырастившую тебя, словно собственного сына. Её называли Кальпурнией. Теперь я могу прочитать её имя. И не уроню его чести.
— Ты правда считаешь такое сравнение уместным?
Магистр Анодат стоял у входа во двор. Лишённое привычной ухмылки, лицо его было мрачным, и изогнутый шрам на щеке лишь подчёркивал это. Двое коренастых рабов стояли по обе стороны, их лица были скрыты решётками забрал.
— Я всё думал, откуда мне знакомо это лицо, — проговорил Анодат, подходя к ней. — Да. Рабыня Эрастенаса, разодетая, словно кукла, с посохом, который она не имеет права носить, покупает дорогой ладан на деньги, каких не должно быть у рабов.
Гравий захрустел под его сапогами.
— Твой хозяин перестал отвечать на письма, да и врата в особняк всегда закрыты. Почему?
— Возможно, он сделал меня своей ученицей, — сказала Кальперния ровным голосом. — Что же касается отсутствия ответов — вы же его знаете, он склонен к затворничеству, когда работает.
— Или, — сказал Анодат, — ты избавилась от него, пока он спал, с помощью тех штучек, которым он же тебя и обучил, а теперь пытаешься изображать из себя мага, — свет отразился на покрытом золотом навершии посоха в его руках. — Эрастенас был очень ценным другом. Его знания о Древних Богах и их магии теперь утрачены навсегда. Оскорбительно такому человеку умереть от руки раба.
Его напор заставил её отступить и крепче перехватить посох. Магистр в расцвете сил — грозный противник. Анодат мог бы испарить её кости, будто воду, если бы захотел.
— Я не убивала его, — отрезала она. — Если бы я этого и захотела, то вызвала бы его на дуэль.
Взгляд Анодата помрачнел ещё сильнее.
— Ты вызвала бы на дуэль его? Инцензор бился бы с магистром Империи?
Страх Кальпернии исчез, как только слово это достигло её ушей. Инцензор означало опасное вещество, вроде сырого лириума или солей натрия. Это было оскорбительное слово, которым называли рабов-магов: нечто опасное, но полезное, если держать в узде. Если сломить...
Анодат взмахнул посохом. В ярости, Кальперния едва заметила бурлящий белый шар силы, который он направил в неё. Она вскинула руку. Ощутив его атаку и ткань мира вокруг, она противопоставила им свою волю. Шар силы замер налету, переливаясь, словно звезда, и это даже не потребовало больших усилий с её стороны.
Кальперния взглянула поверх него на Анодата, который замер в недоумении. В чистом холодном свете заклинания она смогла рассмотреть глубокие морщины в уголках его глаз, лёгкое дрожание рук и глубокие шрамы на телах отступающих рабов. Должно быть, он использовал их кровь, чтобы подпитывать свою магию, догадалась она. Он насмехался над силой Кальпернии, в то время как сам не мог обойтись без крови рабов.
С криком Анодат стал творить новое заклинание, но Кальперния опередила его, со всей злостью жёстко и замысловато взмахнув посохом. Пойманный шар света вспыхнул ярким золотым огнём и ударил воздетые руки Анодата. Сверкнуло, будто молния попала в молнию, и в воздухе повис неприятный запах.
Когда Кальперния снова смогла видеть, Анодат корчился на гравии. У него не было рук. На их месте были бесформенные обрубки, обугленные до самых запястий.
Стоя перед статуей Дариния, Кальперния взирала на магистра, который скулил у её ног.
— Ты и понятия не имеешь, кто я. — промолвила она. — Ты никогда и вниз-то не смотрел достаточно долго, чтобы увидеть, что там. Но когда Венатори восстанут, когда новый бог сожжёт в пепел имперскую гниль, — рабы Тевинтера будут свободны. Уж я постараюсь!
Она прошествовала мимо него по пеплу, который был его руками.
Когда она шагала через вход во двор, рабы в шлемах отшатнулись от неё. Несмотря на блестящую победу, шаг Кальпернии сбился. К Анодату она испытывала лишь презрение, но к этим двоим она чувствовала безграничную симпатию. Шлемы скрывали людей со своим внутренним миром, возможно, тайными амбициями, такими же притязательными, как и её собственные. Анодат доказал, что он ничтожество, но у этих двоих никогда не было шанса показать себя.
— Как вас зовут? — спросила она.
Рабы уставились друг на друга и ничего не ответили. Но они подтянулись.
— То что я говорила — не пустые слова, — сказала им Кальперния. — Это только первый шаг в будущее. Если желаете увидеть его, создать его, — идём со мной.
Она двинулась вперёд. Рабы взглянули на стенающего Анодата, на пепел, раздуваемый подслащённым ладаном ветерком, и последовали за ней.